таковой, оставаясь при этом также и языком завоевателей, в связи с чем роль русского языка как «мягкой силы» (soft power) всегда вызывала противоречия, на что указывает в своей работе Тлостанова (2004, 98, 379–380), говоря, в частности, о России как о вторичной империи. Из-за этого русский язык конкурировал с другими языками, претендующими на универсальность, например с французским и, в особенности, с английским.
В свете сказанного о русском и грузинском языках и их сосуществовании в рамках советской культуры напрашивается вывод о том, что конец СССР ознаменовал собой распад целой системы организации культуры и знания. С распадом Союза структура производства переводной литературы быстро пришла в упадок ввиду прекращения государственных субсидий, в результате чего рецепция иноязычного материала в Грузии была организована заново и на совершенно других основаниях. В обеих странах наиболее значимой «мягкой силой» стали США, чье влияние стало заметным не только на литературном рынке, но и в самом языке – например, в виде растущего числа новых англицизмов. Сегодня статус грузинского как национального языка не подлежит сомнению. После нелегкого переходного периода в грузинской образовательной системе русский язык окончательно уступил английскому свой статус важнейшего иностранного языка. В российской системе образования стал наблюдаться отчасти схожий процесс: английский язык на фоне других иностранных языков обрел особый статус. Тем не менее советская культура и русский язык остаются важной сферой притяжения интересов для грузинской литературы, что, с одной стороны, объясняется наличием «русских» компонентов в истории самой Грузии, которые являются частью собственного жизненного опыта многих носителей этой культуры. С другой стороны, значительная часть текстов, так или иначе связанных с Грузией, была написана на русском языке и отражает переживания и опыт огромного числа русскоговорящих граждан бывшего Советского Союза – тех самых граждан, которые в последнее время якобы образуют «русский мир» (ср.: Тесля, 2014). Исключение этих текстов из грузинской литературы было бы по меньшей мере неоправданным. При этом русский является далеко не единственным языком, которым пользуется современная «грузинская» литература. В эпоху глобальных миграций важными языками «русской» и «грузинской» литератур становятся английский, а в какой-то степени и немецкий; писатели как представители транскультурного литературного процесса могут писать на любом языке.
Вопрос выбора языка стоял и перед авторами-составителями этой книги. Очевидно, что получить доступ к международному рынку научной продукции легче всего при помощи английского. Однако нам было важно инициировать обмен мнениями о событиях последних 25 лет между представителями разных стран и, что еще важнее, разных поколений. Добиться этого в нашей научной дисциплине можно только посредством русского языка. Таким образом, ставший перед нами выбор оказался лишь выбором в пользу той или иной гегемонии. Выбрав русский язык, мы, безусловно, рискуем лишний раз подтвердить расхожее, но оттого не менее ложное мнение о превосходстве этого языка и культуры над языками и культурами своих южных соседей, а также предоставить слово лишь тем, кто умеет «говорить» по-русски. Но поскольку альтернативой такому выбору было лишь молчание, то и альтернативы как таковой у нас не было вовсе.
Книга включает в себя четыре части. В первой из них – «Литература, язык, знание» – в статье Мирьи Лекке «Русско-грузинские литературные связи и наука о них в социальном контексте» пойдет речь о соотнесении исследования русско-грузинских литературных связей советского и постсоветского периодов с социальными и идеологическими парадигмами. Гасан Гусейнов в статье «Грузинский акцент в русском дискурсе позднесоветской и первой четверти века постсоветской эпохи» обратился к не разработанной на постсоветском пространстве теме акцента и его роли в советском и постсоветском социуме, взяв как пример грузинский акцент, который был слышен в речах самых ярких грузин советского и постсоветского периодов (Сталин, Шеварднадзе, Мамардашвили).
Во второй части – «Вместо дружбы» – литературоведы и культурологи обратились к литературе и литературному процессу постсоветского времени. К межэтническим конфликтам в Абхазии и Южной Осетии обратилась Елена Чхаидзе – «Тематические переломы: новые тенденции в русской и грузинской литературе постсоветского периода». Исследовательница провела анализ изменения тематической парадигмы Россия – Грузия в обеих литературах. Заза Абзианидзе в работе «Литература как альтернативная история: постсоветские конфликты в грузинской прозе» рассказывает об отражении постсоветской грузинской действительности в мемуарах грузинских пропагандистов и хронистов трагических событий 1990-х гг. В ряд исследуемых произведений попали тексты представителей разных поколений – Отара Чхеидзе, Отара Чиладзе, Тамты Мелашвили и других. Дирк Уффельманн в исследовании «La guerre de Géorgie n’a pas eu lieu: Заза Бурчуладзе, разоблачение пост-постмодернизма и ставка на российского маргинального читателя» обратился к эстетической и книгопечатной нише, в которой русские переводы книг Зазы Бурчуладзе нашли место на российском книжном рынке.
В третьей части книги – «Имперское наследие» – читатель узнает о новых интерпретациях и исследованиях классических произведений русской и грузинской литератур в свете постимперских/постколониальных теорий. Харша Рам в исследовании «К вопросу о поэтических источниках грузинского тоста» обращается к репрезентации и аллегорическому изображению грузинского застолья, тостов и кутежей как миметической стратегии самоутверждения идентичности или, напротив, как идеологического соперничества и символической компенсации. Бела Ципурия в статье «Гибридность и двойной социокод в романе Чабуа Амирэджиби „Дата Туташхия“» исследует введенное Хоми Бабой понятие «гибридность» на примере известного романа грузинской литературы XX в. Два известных романа грузинской литературы – «Арсен из Марабды» Михаила Джавахишвили и «Шел по дороге человек» Отара Чиладзе – попали в поле интересов Дональда Рейфилда («Русофобия, тайная и явная, в грузинском советском романе»). Ученый демонстрирует, как грузинское имперское и постимперское историческое наследие становится удобной почвой для кодирования и отражения новой советской действительности в грузинской литературе. Путевая проза Андрея Битова и Петра Вайля стала материалом для исследования роли русского языка на Кавказе, восприятия бывшей советской Грузии как нового пространства, что нашло отражение в статье Иоанны Кула «Осколки бывшей Империи. Грузия в современной путевой прозе». Моника Беднарчук в статье «Симпатия и ностальгия в тени старшего брата: постсоветская Грузия в польских репортажах и в общественном дискурсе» обратилась к романтизации образа Грузии как восточной страны в репортажах Мартина Меллера, Войцеха Горецкого, Мартина Савицкого и др. Она выдвигает тезис, что в польском дискурсе Грузия выполняет функцию поддержки западной самоидентификации поляков.
В заключительной части – «Очевидцы» – собраны материалы, содержание которых основано на отражении восприятия постсоветской Грузии и ее отношений с Россией. Авторами работ, наряду с исследователями, являются писатели, публицисты и культурологи. В интервью с Александром Эбаноидзе, которое мы озаглавили как «Писатель между народами, литературами, эпохами», шла речь о вопросах, касающихся нахождения писателя в межкультурном пространстве, и судьбе выходца из советской периферии в советские времена. Мария Филина в работе «Идеология и власть: подчинение и попытки игнорирования» поставила под сомнение нарратив о тотальном идеологическом контроле советской власти над литературоведческим процессом. Главной темой интервью с Николаем Шабуровым («Взгляд из России») стал комментарий очевидца и исследователя, родившегося в Грузии и живущего в России, на изменения отношения к постсоветской Грузии в постсоветской России.
В заключение читателю сборника предложено эссе Стефана Ваквитца «Два неслыханных события» – из книги «Die vergessene Mitte der Welt: Unterwegs zwischen Tiflis, Baku, Eriwan» [Забытая середина мира: По дороге между Тбилиси, Баку, Ереваном], в котором он знакомится с впечатлениями западноевропейского человека, попавшего в постсоветскую Грузию и ставшего очевидцем трансформации общества.
Перевод с немецкого Александра Забирко
Алексеева Л. (1992) История инакомыслия в СССР. Вильнюс; М.: Весть.
Алексеева Л., Гольдберг П. (1990) Поколение оттепели. М.: Захаров.
Андроникашвили З., Майсурадзе Г. (2007) Грузия-1990: филологема независимости, или Неизвлеченный опыт // НЛО. № 83. C. 122–137.
Бурдьё П. (2004) Формы капитала / Пер. с англ. М. С. Добряковой; Бурдьё П. Различение: социальная критика суждения (фрагменты книги) / Пер. с фр. О. И. Кирчик // Западная экономическая социология: хрестоматия современной классики. М.: РОССПЭН.
Бурдьё П. (2005) Социология социального пространства / Пер. с фр.; общ. ред. пер. Н. А. Шматко. СПб.: Алетейя.
Гвосдев Н. [Гвоздев Н.] (2012) Новая Российская
